Неточные совпадения
Брат
лег и ―
спал или
не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда
не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго
не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о больном, заговоры о том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити»,
не хотевшего без нее
ложиться спать.
И вдруг ему вспомнилось, как они детьми вместе
ложились спать и ждали только того, чтобы Федор Богданыч вышел зa дверь, чтобы кидать друг в друга подушками и хохотать, хохотать неудержимо, так что даже страх пред Федором Богданычем
не мог остановить это через край бившее и пенящееся сознание счастья жизни.
Селифан
лег и сам на той же кровати, поместив голову у Петрушки на брюхе и позабыв о том, что ему следовало
спать вовсе
не здесь, а, может быть, в людской, если
не в конюшне близ лошадей.
Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть;
Но стало страшно вдруг Татьяне…
И я — при мысли о Светлане
Мне стало страшно — так и быть…
С Татьяной нам
не ворожить.
Татьяна поясок шелковый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьется Лель,
А под подушкою пуховой
Девичье зеркало лежит.
Утихло всё. Татьяна
спит.
— Хорошо, будет. Стой здесь, возле воза, или, лучше,
ложись на него: тебя никто
не увидит, все
спят; я сейчас ворочусь.
А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху
ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и
падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что
не может с одного удара убить.
Тоска взяла меня; я отошел от окошка и
лег спать без ужина, несмотря на увещания Савельича, который повторял с сокрушением: «Господи владыко! ничего кушать
не изволит!
Аркадий ничего
не отвечал Базарову, и каждый из них
лег спать с особенными мыслями в голове.
(Библ.)] а об устрицах говорила
не иначе, как с содроганием; любила покушать — и строго постилась;
спала десять часов в сутки — и
не ложилась вовсе, если у Василия Ивановича заболевала голова;
не прочла ни одной книги, кроме «Алексиса, или Хижины в лесу», [«Алексис, или Хижина в лесу» — сентиментально-нравоучительный роман французского писателя Дюкре-Дюминиля (1761–1819).
— Представьте, он —
спит! — сказала она, пожимая плечами. — Хотел переодеться, но свалился на кушетку и — уснул, точно кот. Вы, пожалуйста;
не думайте, что это от неуважения к вам! Просто: он всю ночь играл в карты, явился домой в десять утра, пьяный, хотел
лечь спать, но вспомнил про вас, звонил в гостиницу, к вам, в больницу… затем отправился на кладбище.
— Ах, какой, — тихонько воскликнула она, прижимаясь к нему и шепча: — Еще
не спят. Вы —
ложитесь, я потом приду. Прийти?
Потом сытно ужинали, крепко выпили. Самгин
лег спать не помня себя и был разбужен Денисовым около полудня.
Он вошел
не сразу. Варвара успела
лечь в постель, лежала она вверх лицом, щеки ее
опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо у нее пугающе строго. Самгин сел на стул у кровати и, гладя ее руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь,
падали на землю и корчились, ползли, а многие
ложились на снег в позах безнадежно неподвижных.
— Где же Владимир? — озабоченно спросил он. —
Спать он
не ложился, постель
не смята.
Самгин зажег спичку, — из темноты ему улыбнулось добродушное, широкое, безбородое лицо. Постояв, подышав сырым прохладным воздухом, Самгин оставил дверь открытой, подошел к постели, — заметив попутно, что Захарий
не спит, — разделся,
лег и, погасив ночник, подумал...
В том, что говорили у Гогиных, он
не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб
не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят
не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли,
лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Приятно волнующее чувство
не исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин перешел в столовую, выпил стакан чаю, сочиняя план рассказа, который можно бы печатать в новой газете. Дронов
не являлся. И,
ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
Поцеловав его в лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол
легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись; в комнате стало тесней, теплей. За окном влажно вздыхал ветер,
падал густой снег, город был
не слышен, точно глубокой ночью.
Дома, распорядясь, чтоб прислуга подала ужин и
ложилась спать, Самгин вышел на террасу, посмотрел на реку, на золотые пятна света из окон дачи Телепневой. Хотелось пойти туда, а — нельзя, покуда
не придет таинственная дама или барышня.
Клим Самгин, прождав нежеланную гостью до полуночи, с треском закрыл дверь и
лег спать, озлобленно думая, что Лютов, может быть,
не пошел к невесте, а приятно проводит время в лесу с этой
не умеющей улыбаться женщиной.
«Надоели мне ее таинственные дела и странные знакомства», —
ложась спать, подумал он о Марине сердито, как о жене. Сердился он и на себя; вчерашние думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они
не изменили, хотя явились какие-то бескостные мысли, приятные своей отвлеченностью.
Но оторвать мысли от судьбы одинокого человека было уже трудно, с ними он приехал в свой отель, с ними
лег спать и долго
не мог уснуть, представляя сам себя на различных путях жизни, прислушиваясь к железному грохоту и хлопотливым свисткам паровозов на вагонном дворе. Крупный дождь похлестал в окна минут десять и сразу оборвался, как проглоченный тьмой.
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я
не спал, на подоконнике сидел, потом страшно стало,
лег на постелю, окутался с головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
— А когда мне было лет тринадцать, напротив нас чинили крышу, я сидела у окна, — меня в тот день наказали, — и мальчишка кровельщик делал мне гримасы. Потом другой кровельщик запел песню, мальчишка тоже стал петь, и — так хорошо выходило у них. Но вдруг песня кончилась криком, коротеньким таким и резким, тотчас же шлепнулось, как подушка, — это
упал на землю старший кровельщик, а мальчишка
лег животом на железо и распластался, точно
не человек, а — рисунок…
Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже
не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а
не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если
не обливалось оно кровью, если
не выступал холодный пот на лбу и потом
не ложилась надолго длинная тень на его жизнь.
— Разве мне
не будет больно ужо, когда вы будете уходить? — прибавила она. — Разве я
не стану торопиться поскорей
лечь спать, чтоб заснуть и
не видать скучной ночи? Разве завтра
не пошлю к вам утром? Разве…
Старинная связь была неистребима между ними. Как Илья Ильич
не умел ни встать, ни
лечь спать, ни быть причесанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар
не умел представить себе другого барина, кроме Ильи Ильича, другого существования, как одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же время внутренне благоговеть перед ним.
—
Ложитесь опять на спину, — прибавила потом, —
не ошибетесь, «
не упадете в бездну».
Мало-помалу впечатление его изгладилось, и он опять с трепетом счастья смотрел на Ольгу наедине, слушал, с подавленными слезами восторга, ее пение при всех и, приезжая домой,
ложился, без ведома Ольги, на диван, но
ложился не спать,
не лежать мертвой колодой, а мечтать о ней, играть мысленно в счастье и волноваться, заглядывая в будущую перспективу своей домашней, мирной жизни, где будет сиять Ольга, — и все засияет около нее.
После обеда никто и ничто
не могло отклонить Обломова от лежанья. Он обыкновенно
ложился тут же на диване на спину, но только полежать часок. Чтоб он
не спал, хозяйка наливала тут же, на диване, кофе, тут же играли на ковре дети, и Илья Ильич волей-неволей должен был принимать участие.
— Ты засыпал бы с каждым днем все глубже —
не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я
не состареюсь,
не устану жить никогда. А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать Рождества, потом Масленицы, ездить в гости, танцевать и
не думать ни о чем;
ложились бы
спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…
К ногам злодея молча
пасть,
Как бессловесное созданье,
Царем быть отдану во власть
Врагу царя на поруганье,
Утратить жизнь — и с нею честь,
Друзей с собой на плаху весть,
Над гробом слышать их проклятья,
Ложась безвинным под топор,
Врага веселый встретить взор
И смерти кинуться в объятья,
Не завещая никому
Вражды к злодею своему!..
— Ну, дремлете: вон у вас и глаза закрыты. Я тоже, как
лягу, сейчас засну, даже иногда
не успею чулок снять, так и повалюсь. Верочка долго
не спит: бабушка бранит ее, называет полунощницей. А в Петербурге рано
ложатся?
— Еще бы! я, пожалуй, и
спать не лягу совсем…
— Все вы мало Богу молитесь,
ложась спать, — сказала она, — вот что! А как погляжу, так всем надо горькой соли дать, чтоб чепуха
не лезла в голову.
Она, пока Вера хворала, проводила ночи в старом доме,
ложась на диване, против постели Веры, и караулила ее сон. Но почти всегда случалось так, что обе женщины, думая подстеречь одна другую, видели, что ни та, ни другая
не спит.
Она
легла в постель, почти машинально, как будто
не понимая, что делает. Василиса раздела ее, обложила теплыми салфетками, вытерла ей руки и ноги спиртом и, наконец, заставила проглотить рюмку теплого вина. Доктор велел ее
не беспокоить, оставить
спать и потом дать лекарство, которое прописал.
Всего пуще пугало его и томило обидное сострадание сторожа Сидорыча, и вместе трогало своей простотой. Однажды он
не выучил два урока сряду и завтра должен был остаться без обеда, если
не выучит их к утру, а выучить было некогда, все
легли спать.
Он на каждом шагу становился в разлад с ними, но пока
не страдал еще от этого разлада, а снисходительно улыбался, поддавался кротости, простоте этой жизни, как,
ложась спать, поддался деспотизму бабушки и утонул в мягких подушках.
— Если б вас
не было, мы бы рано ужинали, а в одиннадцать часов
спать; когда гостей нет, мы рано
ложимся.
Марфенька, обыкновенно все рассказывавшая бабушке, колебалась, рассказать ли ей или нет о том, что брат навсегда отказался от ее ласк, и кончила тем, что ушла
спать,
не рассказавши. Собиралась
не раз, да
не знала, с чего начать.
Не сказала также ничего и о припадке «братца»,
легла пораньше, но
не могла заснуть скоро: щеки и уши все горели.
— Барыня
не ужинали,
спать ложатся, — сказала Марина.
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру
не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда
не заходил, и вдруг, я еще часу
не был у себя, как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
— Успокойтесь же, — встал я, захватывая шляпу, —
лягте спать, это — первое. А князь Николай Иванович ни за что
не откажет, особенно теперь на радостях. Вы знаете тамошнюю-то историю? Неужто нет? Я слышал дикую вещь, что он женится; это — секрет, но
не от вас, разумеется.
Ему никто
не ответил, все
спали или дремали; он вздохнул, разостлал какую-то кожу, потом свое пальто и
лег с явным прискорбием.
В Новый год, вечером, когда у нас все уже
легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными переводчиками, Сьозой и Льодой, и привезли ответ на два вопроса. К. Н. Посьет
спал; я ходил по палубе и встретил их. В бумаге сказано было, что полномочные теперь
не могут отвечать на предложенные им вопросы, потому что у них есть ответ верховного совета на письмо из России и что, по прочтении его, адмиралу, может быть, ответы на эти вопросы и
не понадобятся. Нечего делать, надо было подождать.
Рассчитывали на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание
не оправдалось. В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота. Ночью с 21 на 22 февраля я от жара ушел
спать в кают-компанию и
лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На лицо
упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего
не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал в штиле.
Бывало,
не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час
лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода
не блестит, как хрусталь…